Знаки и чудеса

Метод Форрера

Мы уже сообщали о человеке, открывшем восемь языков в хеттских табличках, — швейцарском языковеде Эмиле Форрере, некогда профессоре в Берлине, затем в Чикаго, а ныне в Сан-Сальвадоре. Его работа проложила новые пути к тайникам клинописных текстов. Не менее важным, но уже для дешифровки иероглифов, стал и другой его труд — «Хеттское рисуночное письмо» (Чикаго, 1932), охарактеризованный И. Фридрихом как основополагающий.

Метод, который применил здесь Форрер, имеет такое решающее значение для всякой дешифровочной работы, что мы считаем необходимым описать его хотя бы в самых общих чертах. Все предшествующие попытки дешифровок (за исключением попытки, предпринятой Иенсеном и изложенной нами выше) ставили своей целью чтение письменных знаков по звукам и потому почти не сдвинули вопрос с места.

«На самом деле,— как поясняет Форрер,— вначале нужно стремиться к пониманию надписи лишь с точки зрения ее объективного содержания». Он указывает на идеограммы китайской письменности, которые читаются в Японии по-японски, в Корее — по-корейски, в Аннаме — по-аннамски, напоминает о шумерских идеограммах, произносившихся, как мы уже знаем, в Ассирии по-ассирийски, а у хеттов — по-хеттски. «Мы и сегодня,— отмечает исследователь,— употребляем большое число идеограмм, которые хотя и не передают звукового значения, но повсюду понятны благодаря тому, что каждый читающий придает им привычное и общеупотребительное звуковое значение.

Таковы денежные знаки ? и $ или знак &. Стало быть, пониманию существа текста следует отдавать преимущество перед его чтением». Но как добиться этого понимания существа текста, если нельзя прочесть ни одного слога? «Для этого имеется,— говорит Форрер, — необычайно хорошее средство: наблюдение за проявлением параллелизмов. Такие параллелизмы могут часто господствовать в отношениях:

1) между изображением и сопровождающим его текстом

2) между предметом и его обозначением в тексте, начертанном на этом же предмете

3) между самим рисуночным знаком письма и его значением».

Краткие примеры к вышесказанному пояснят мысль Форрера. Так, мы сталкиваемся с первым случаем, если в фигурах наскального рельефа по осанке, одеянию и атрибутам легко узнать богов, а изображение каждого из них сопровождается одним и тем же иероглифическим знаком отсюда уже можно сделать вывод, что речь идет о знаке «бог» или, что еще понятнее, когда правитель, как на одном семейном рельефе из Каркемыша, держит на руке своего малыша, и именно через эту руку проходит надпись: «Я держу его на руке».

Перед нами второй случай, если, например, на жертвенном топоре выгравировано: «Топор верховного жреца» (вскоре в несколько иной связи мы познакомимся с подобным характерным орудием).

И наконец, третий случай фактически имеет место во всех тех идеограммах, которые не приняли еще чрезмерно условного вида и недалеко ушли от своего исходного рисунка, как, например, шумерский рисуночный знак «солнце».

«Уже одни эти три параллели,— продолжает Форpep, — дают без всякого чтения звуков двадцать пунктов для составления словаря исследуемого языка, а также (при их сравнении) четыре важных правила для грамма тики. Однако и этим не исчерпываются возможности, представляемые явлением параллелизма. Другим ключом, значение которого едва ли можно переоценить, служит обычный для Древнего Востока параллелизм между отдельными одинаковыми частями различных надписей».

Форрер особо отмечает три таких случая:

1. Начало царских надписей (именно из них Мериджи получил чтение генеалогий).

2. Формулы проклятия.

3. Вводная часть писем.

Царские надписи начинаются, как правило, с генеалогий и титулов правителей, часто в соединении с именами богов и названиями мест.

Формулы проклятия включают согласованные относительные придаточные предложения, глагол которых употреблен в настоящем или будущем времени («Кто... разрушает, или... ломает, или... иным образом повреждает...», соответственно: «Кто разрушит, сломает, повредит»), а также стоящее на втором месте главное предложение, содержащее, обычно в грамматической форме повелительного наклонения, проклятие богов («Того пусть уничтожат... боги»).

Наконец, вводная часть писем строится по стереотипной формуле: «Так А говорит Б: мои дела идут хорошо, дела дома (семьи) моего идут хорошо твои дела также должны идти хорошо, дела дома твоего...», и т.д.

И вот в итоге из этих простых наблюдений и сравнений выявляются знаки для падежных окончаний, личных местоимений и суффиксов, указательных местоимений, относительных и вопросительных местоимений далее наречия, предлоги, союзы, частицы, а также и глагольные формы короче говоря, «главные составные части всякой грамматики, но воспринимаемые сначала на вид, а не на слух».

Из этих теоретически установленных положений мы выделим одно, с наибольшей очевидностью показывающее, как Форрер применил свою гипотезу на практике, и одновременно дающее представление о значении его вклада в дело дешифровки хеттских иероглифов.

Выше уже отмечались повсеместно распространенные на Древнем Востоке формулы проклятия. Форрер по- грузился в изучение их синтаксического строя и нашел одну формулу, которая навела его на след. Она образует завершающую часть известной стелы с законами вавилонского царя Хаммурапи (1728 — 1686 гг. 1 до н. э.) эта стела — базальтовый монолит высотой около 1 двух с половиной метров, на котором высечен кодекс примерно из трехсот параграфов, составленный на аккадском языке и предназначенный для применения в основанном Хаммурапи огромном царстве, включавшем всю Вавилонию и Ассирию.

Кодекс рассматривает в значительной степени вопросы уголовного и гражданского права и заканчивается словами: «Если же этот человек не будет чтить мои слова, написанные на моей стеле, пренебрежет моим проклятием, не побоится проклятия богов, отменит судебные решения, что я решал, исказит мои слова, изменит мои предначертания, выскоблит мое написанное имя и впишет свое или из страха перед этими проклятиями подучит другого, то...»

Следующая фраза дается нами параллельно с аккадским текстом:

«У того, — продолжает надпись, — да отнимет Ану, великий отец богов, славу его царского имени, да разломает скипетр его и да проклянет его судьбу».

Именно здесь Форрер подцепил на крючок свою добычу. Ведь приведенное предложение содержит слово «царь» и два других титула. Из них титул «царь» и «правитель страны» были, однако, уже известны в виде идеограммы хеттского иероглифического письма.

Верный своей гипотезе о параллелизме восточных формул проклятия, Форрер приступил к поискам подобным же образом составленного предложения в рисуночных хеттских надписях. При этом он натолкнулся на предложение:

А за ним стояло главное предложение у Хаммурапи оно читается: «Пусть Ану лишит власти преступника, пусть сломает скипетр его и проклянет судьбу его»... далее следовали еще 46 столь же благочестивых пожеланий.

Значит, «пусть боги...», — так должно было или могло начинаться идущее за разобранным главное предложение.

И тут же в глаза исследователю бросилось подлежащее этого предложения, представленное группой знаков , которой, детерминатив бога, давно нам известна стало быть, — знак для именительного падежа множественного числа! Далее, последнее слово этих содержащих проклятия предложений оканчивалось, как правило, уже известным звуковым знаком da или tu но окончание ш должно было характеризовать глагол в повелительном, желательном наклонении, в соответствии с древнеиндийской формой приказания astu, латинским esto, греческим estd, русским пусть. Точно таким же образом были выявлены окончания творительного падежа и страдательного причастия, а за слитно стоящим Сейса — Каули подтверждено новое и также известное из индоевропейских языков значение, наподобие латинского qusque «всякий». В двух докладах о результатах исследования (затем они были объединены в названную выше книгу), представленных собравшимся в Лейдене и Генуе востоковедам, Форрер разом сорвал покров тайны с грамматической структуры иероглифического хеттского языка и «впервые полностью осветил в иероглифическом языке весь строй предложения со всеми его частицами». Кроме того, он дал правильное чтение царского имени Муватталис.

Эта работа Форрера была совершенно справедливо удостоена высших похвал за ее оригинальность, краткость изложения, остроту постановки и верность решения вопросов. Не менее оригинальным и содержательным было вышедшее почти одновременно с работой Форрера исследование немецкого ученого Хельмута Теодора Боссерта. Его имя сегодня известно повсюду и обычно упоминается в связи с хеттским рисуночным письмом.

Жизненный путь Боссерта изобиловал всякого рода перипетиями и поворотами его научная работа охватывает самые различные области и необычайно многостороння. Однако можно обнаружить и основную черту, рано проявившуюся в Боссерте-мальчике и характеризующую по сей день Боссерта-ученого: безграничное увлечение письменностью.

Все началось с повышенного интереса к собственному происхождению, так сказать, с изысканий в области истории своей семьи.