От составителя
В.С. Люблинскому не было дано осуществить основной научный замысел своей жизни — всеобщую историю книги, которая на базе марксистского метода осмыслила бы и связывала воедино накопленный наукой разносторонний материал. Около 30 лет его мысль исходила из этой задачи, определяя и накапливая систему первоисточников, отрабатывая отличительную от других гуманитарных наук специфику предмета, методику анализа и обобщения, сквозь гущу разномасштабных фактов ища закономерностей процесса, и только в свете этой задачи - при всех вынужденных и даже вольных от нее отклонениях — может быть понята его деятельность.
Эта книга осталась ненаписанной, и заглавие настоящего сборника отнюдь не означает, что он в какой-то мере претендует восполнить этот пробел. Такая попытка явилась бы — даже при полном собрании книговедческих трудов В.С. Люблинского — и напрасной и свидетельствующей о недостаточном понимании свойств его ума, для которого совокупность хронологически расположенных фактов, как бы каждый в отдельности ни был тщательно исследован, совсем еще не являлась историей, а лишь предварительным материалом для истории. И тем не менее такое заглавие представляется оправданным не только потому, что в части включаемых в сборник статей рассматриваются действительно наиболее общие функции письма и книги. В сумме своей и те работы, которые касаются лишь конкретных книжноисторических фактов и явлений, хотя какого-либо распределения по разделам они и не допускают и сгруппированы лишь по внешним историческим и тематическим связям, дают освещение каждой из ипостасей существования книги в обществе — производства, распространения, читательского использования и участия в социальной борьбе, а также и той завершающей стадии, когда из носителя непосредственной информации книга сама по себе становится объектом науки, памятником.
Отбор для посмертного издания — особо ответствен. Он определяет последний диалог автора с читателем, последний вклад ученого в науку. И он особенно труден, когда составитель оказывается перед наследием разных лет, в значительной части своевременно не изданным и сохраняющим наряду с новизной сведений и свежестью мысли следы устарелых актуальностей, преодоленных самим автором или наукой в целом этапов изучения вопроса, перед работами незаконченными или оставшимися в нескольких вариантах. Кроме трудностей отбора здесь встает и проблема о праве и мере вмешательства в авторский текст, о том, что же явится подлинным уважением к автору — буквальное ли соблюдение каждого написанного им слова, фрагментарности незавершенных работ или обратное — всемерное доведение их до современного научного уровня, т.е. то, что сделал бы автор, если бы он готовил издание сам.
Перед всеми этими проблемами оказалась и составитель настоящего сборника, размеры которого не позволили охватить все многообразное и многолетнее книговедческое наследие В.С. Люблинского. Разрешение их являлось долом тем более деликатным, что касалось трудов автора чрезвычайно требовательного, в высокой степени наделенного даром научного артистизма и, следовательно — органичностью замысла каждой работы, обладавшего высокой научной гордостью, а тем самым, если дело не шло о соавторстве, - особой строгостью в разграничении своего и чужого научного достояния, вплоть до ссылок в статьях на соображения, высказанные ему в частной беседе, касалось мысли, никогда не останавливавшейся на готовом и достигнутом, глубоко оригинальной по существу и сложно разветвленной по стилю.
При отборе включаемых в сборник статей главной задачей было представить основные направления книговедчески-исследовательской тематики автора и по возможности ввести при этом в обиход науки те его работы, которые остались в рукописи, или по не зависящим от него обстоятельствам вышли в сокращенном виде. Наследие В.С. Люблинского позволило совместить обе эти цели: ни одной из включенных в сборник статей ему не пришлось увидеть изданной, даже те две работы последнего года его жизни, которые были напечатаны, вышли уже после его смерти и с сокращениями, которые вносились не им самим.
В данном случае при подготовке сборника к печати редакционные вопросы сводились к восстановлению полного авторского текста. Сложнее обстояло дело с работами многолетней давности, со статьями, оставшимися незаконченными или в стадии переработки.
Непосильной и, по убеждению составителя, непозволительной попытки научного поновления работ В.С. Люблинского — дополнения появившимися со времени их написания данными и библиографией — не предпринималось. Ссылки на более новые труды приводились лишь в тех случаях, если таковые — преимущественно это касается вышедших или готовящихся к изданию каталогов — явились реализацией упомянутых автором задач и начинаний. Также не могло быть такой цели, как довести до завершения его замыслы в отношении тех из оставшихся незаконченными статей, которые в своей написанной части представляют достаточное для включения в сборник самостоятельное значение. В данном случае оказались необходимыми лишь минимальные редакционные поправки, заполнение словесных пробелов и т.п., дабы сгладить впечатление фрагментарности. При подготовке к печати работ многолетней давности, не подвергавшихся позднейшей авторской переработке, кроме цифровых и других уточнений, имелось и виду освободить их от таких особенностей, которые, являясь необходимой принадлежностью стиля эпохи их написания, в настоящее время служили бы помехой для восприятия мысли автора и ценности его научного вклада. Конкретные данные об обстоятельствах написания и состоянии авторской рукописи приведены в примечаниях составителя к каждой из статей.
Составом настоящего сборника даже в сочетании его с ранее вышедшими работами книговедческое наследие В.С. Люблинского нельзя считать исчерпывающе доведенным до читателя. Правда, из упоминаемых в авторском списке неизданных трудов в сборник не вошли лишь немногие книговедческие работы, частью по тематической изолированности (статьи 1962 г. «О питательных свойствах гречихи», посвященная не учтенному ранее эпизоду русской демократической пропаганды 1870-х годов; «Антивольтеровский плакат конца 1870 г.», 1933) или ведомственному значению (обзор 1954 г. по фондам библиотеки Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова), и, естественно, такие работы, рукописи которых в посмертных бумагах автора обнаружить не удалось («Неизвестные редчайшие листовки XV века»; «Печатная деятельность Братьев общей жизни и вновь найденный фрагмент их издания», 1945 г.; «О двух вновь найденных в Ленинграде гравюрах начала XVI в. - книжных знаках М. Цезингера и Л. Кранаха», 1952 г.). Размеры сборника не позволили также ни возобновить ставшее со времени своего выхода в 1940 г. библиографической редкостью «Производство книги в прошлом», ни опубликовать оставшийся ненапечатанным перевод - по мнению такого крупного специалиста, как академик В.Ф. Шишмарев, весьма удачно разрешивший особые стилистические трудности оригинала — шрифтоведческого трактата парижского печатника XVI в. Жоффруа Тори «Луг цветущий», который в качестве памятника истории книжного дела мог бы составить отдельное издание.
Но главное, что пока еще не издана первая часть каталога инкунабул Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина — «Античные авторы в изданиях XV в.». Некоторое представление о принципиальном значении этого каталога в постановке изучении европейской первопечатной продукции можно получить по включаемой в сборник статье того же названия, написанной как вводный очерк к нему.
Этой работе и вообще тому факту, что с конца 1935 г., на тринадцатом году своей службы в ГПБ, он стал первым в советский период хранителем комплекса с неуклюжим названием «Отделение инкунабул, альдов и эльзевиров», в творческой биографии В.С. Люблинского принадлежит особое место. Это не просто значило, что он, наконец, получил работу, близкую к его исторической специальности, это было нечто гораздо большее — здесь он нашел себя, обрел тот синтез, который соответствовал всему его умственному и человеческому складу.
При всей своей всесторонней начитанности В.С. Люблинский не был то, что называется книжным ученым. Он принадлежал к весьма редкому в гуманитарных специальностях типу ученого-практика, его научная мысль и его практическая деятельность неразделимы и, не считая сторонних помех, не тормозили, а взаимно питали друг друга. Неотделимы они и от служения общественной пользе, от неутомимого просветительства и горячего патриотизма советской науки, которые - в неменьшей степени, чем способность увидеть неувиденное,— толкали В.С. Люблинского избирать неторные научные пути.
Он был деятельным участником начатой в то время перестройки великолепного, но с 1880-х годов закосневшего в казенно-провинциальном чванство, бывшего императорского книгохранилища в современную библиотеку, активно служащую советской культуре. В этой перестройке, коль скоро отпало парадно-показное назначение Публичной библиотеки, очень быстро выявилось, что ее прославленные историко-книжные богатства практически в ней давно мертвы и никак не осмыслены, так что оставалось неясным, для чего же при новом направлении и структуре ее работы нужны эти почти нечитаемые множества томов и как к ним подходить - то ли как ко всякой иной литературе, то ли как к наследию чуждого библиофильского уклона, то ли с позиций библиографической гордости. Такой вот мертвой — фактически со времени ухода своего создателя Г. Минцлова, т.е. тоже с 80-х годов прошлого столетия, — достопримечательностью оставалось и Отделение инкунабулой, альдов и эльзевиров — достаточно неожиданный в дореволюционной отраслевой структуре библиотеки книговедческий комплекс.
Трудно сейчас сказать, только ли стремление ввести в обиход советской науки первоклассное собрание инкунабул ГПБ привело В.С. Люблинского заведовать этим отделением или уже тогда его нетерпящий отрывочности и бессистемности ум сумел различить в зафиксированной названием случайности состава, в сохранившихся отдельно обрывках других книговедческих коллекций, фрагменты замысла более широкого, на весьма высоком для своего времени уровне библиотечной мысли объединившего именно книжно-исторические первоисточники и памятники (и даже с включением достижений современного книжного и полиграфического искусства и такого редко учитываемого признака, как владельческая ценность экземпляра), почему то оставшегося втуне.
Несомненно, что эти фрагменты и ведшаяся в те же годы вечерами работа по выявлению и первичной регистрации помет на книгах библиотеки Вольтера подвели В.С. Люблинского к осмыслению того значения, какое могли бы иметь для всей советской науки книжно исторические богатства ГПБ, объединенные вместе и отсистематизированные по книговедческим признакам, и к замыслу создании Отдела редкой книги как комплекса первоисточников и памятников, как исследовательской базы истории книги, который у него сложился уже к 1938 г.
Хотя этому большому научно-организационному начинанию не дано было осуществиться1Реализация принятого в 1940 г. проекта В.С. Люблинского смогла быть начата лишь после войны, в 1949 г. была прервана, частично возобновилась с 1957 г.; в 1969 г. Отдел редкой книги в ГПБ присоединен к Отделу рукописей., в становлении В. С. Люблинского как книговеда несколько лет строительства Отдела редкой книги были счастливым стечением, в котором истоки не только его дальнейшей практической деятельности, но и его обобщающей мысли. И наибольшее, определяющее значение в этом становлении принадлежит его первому большому научному начинанию — замыслу создать печатный каталог собрания инкунабул ГПБ, самого крупного, а потому и наиболее научно ценного в нашей стране.
В.С. Люблинскому была чужда какая-либо влюбленность в прошлое, и к собранию печати XV в. он подошел с современной научной задачей и с современными требованиями к ее воплощению. Но у науки есть свой романтизм и своя избирательность, и то, что стерильно и скучно для десятка получивших одинаковое образование людей, для одного оказывается призванием. Здесь был труд, одновременной минуциозно-тщательный и открывающий пути к большим обобщениям, который наиболее гармонировал с его склонностями, и это лучше всего выразилось в шутке тех лет, что, если бы был рай, то он в раю хотел бы «каталогизовать инкунабулы». Здесь была и обстановка многоступенчатой исторической преемственности: собрание инкунабул ГПБ в 1858 г. было оформлено, как «Книжная келья XV в.» или «Кабинет Фауста», но в отличие от стольких «готических», «ренессансных» и прочих библиотек или столовых своего времени, это оформление предназначалось не к прославлению «хорошего вкуса» или учености владельца.
Это, с одной стороны, — памятник научного и просветительского энтузиазма Г. Минцлова, предназначенный без претензии на археологизм - ввести посетителя в атмосферу книжности XV в., с другой, — прославление труда изобретателя книгопечатания и первых типографов, а главное созданных ими изданий, ради которых были и роспись сводов, и цветные окна, и кукующие часы, и средневековая мебель «готической залы». И не без влияния этой обстановки В.С. Люблинский сумел увидеть в собрании ГПБ то, что при изучении инкунабулов слишком часто заслоняется библиографической и шрифтологической акрибией, библиографическими и эстетическими восторгами - нереализованный наукой пласт живой каждодневности, живой мысли эпохи, вне которых она не может быть понята. Для него встал вопрос, каким образом при помощи каталога дать ключ к этому миру, чего не достигали существующие модели — алфавитные перечни и лишь односторонне - каталоги, построенные по типографиям.
Решение надавать каталог собрания ГПБ отдельными тематическими выпусками и идеи выделить в первый выпуск античное наследие - не только вполне оригинальные и новаторские, но и научно безошибочные, - были найдены уже в 1937-1938 гг., так что первого своего сотрудника В.С. Люблинский тогда же вовлек и увлек в его осуществление.
В отношении границ античного наследии и тематического деления остальной продукции XV в. такой ясности не было, и достичь ее мешала подстройка к библиотечной классификации — включение инкунабул в общие каталоги ГПБ в то время являлось необходимым оправданием работы.
Это отчасти сказалось в известной нечеткости отбора для первого выпуска - чутье книговеда и историка стихийно сопротивлялось тому отсечению христианских античных текстов и отнесению их в богословие, мотивировке которых (а особенно нарушений этого принципа) столько места уделяется во вступительной статье, а главное — в абстрактно намеченной схеме последующих выпусков, которая в процессе конкретной работы неизбежно потребовала бы пересмотра (и мы вправе об этом говорить, так как самому В.С. Люблинскому впоследствии она представлялась в значительной мере насильственной и режущей реальные связи между изданиями). Но тогда, в 1938 г., он намечал окончание всех выпусков на ближайшие 15-20 лет и в самом делении на выпуски видел, кроме всего, необходимый ускоритель издания каталога инкунабул ГПБ.
Работа над первым выпуском была прервана войной, эвакуацией собрания инкунабул, мобилизацией обоих составителей каталога, но мысли о нем В.С. Люблинский не оставлял даже в самые черные месяцы ленинградской блокады, терпеливо ожидая победы, чтобы вернуться к его завершению. В 1948 г. рукопись каталога «Античные авторы в изданиях XV в.» была готова к печати, шли уже переговоры с издательством, решались шрифтовые вопросы. Издание не состоялось (так же, как и издание подготовленного тогда в первом своем варианте каталога библиотеки Вольтера, вводный очерк к которому тоже впервые увидит свет на страницах настоящего сборника). Вынужденный в конце 1949 г. уход В.С. Люблинского из Библиотеки на годы отсрочил самый вопрос об издании этой работы. Но сколь ни иррегулярным было во все годы не прерывавшееся участие В.С. Люблинского в жизни созданного им Отдела редкой книги ГПБ — в качестве внештатного каталогизатора инкунабул, как издательского редактора каталога библиотеки Вольтера и постоянно — в качестве консультанта и советчика, - ни забота о судьбе каталога «Античные авторы в изданиях XV в.», ни сознание своего особого права на этот труд, ни законной гордости им он не утратил до конца.
И это не были просто пристрастием ученого к началу своего книговедческого пути. Такой замысел каталога инкунабулой сам по себе является научным открытием и ведет за собой множество частных открытий, существенно дополняющих представление о книжной жизни и идеологической структуре эпохи. В этом, в непреходящей новизне своей идеи В.С. Люблинский лишний раз имел высокое удовлетворение убедиться - не лишенное печали, ибо семнадцатилетняя залежность рукописи сделала это необходимым, - когда в 1965 г. его соавтором смогли быть предприняты редакция и научное поновление рукописи 1948 г. в надежде на ее издание. Он не оставлял работу своим вниманием и советом, спрашивая о ней буквально до последних дней. По трагическому парадоксу, это первое свое значительное и любимое книговедческое начинание ему не пришлось увидеть изданным, и мы вправе рассматривать предстоящий в будущем выпуск каталога «Античные авторы в изданиях XV в.» как его завещание.
Благодаря неизданности ни этого каталога, ни большинства связанных с тем периодом статей тот особый творческий момент, который определил направление его таланта, своеобразие научного облика и книговедческой проблематики, остался в тени. И ничто иное, кроме скромной задачи свидетеля и посильного участника каждодневной работы, планов и замыслов тех лет, кроме желания бросить некоторый свет на решающую в творческом становлении В.С. Люблинского эпоху его жизни, благодарно вспомнить о пройденной при нем школе, здесь не имелось в виду.
За возможность разысканий в научном архиве В.С. Люблинского составитель благодарит его вдову.
Н. Варбанец
Сентябрь 1970 г.