Судьбы вольтеровской библиотеки в России
Как же был раскрыт этот книжно-рукописный фонд? На поприще его систематического изучения сделано вообще ничтожно мало, русской же дореволюционной наукой не сделано почти ничего. Вопреки официальным заверениям нового владельца фернейской библиотеки и искренним надеждам ее первого библиотекаря, голос ее первоначального хозяина не только не зазвучал с ее полок в поучение и память потомству, но, напротив того, она была достаточно прочно забыта. Каким же образом это произошло?
Констатируем прежде всего, что Ваньер вполне добросовестно и исправно выполнил возложенное на него задание: книги были разобраны, проверены и расставлены в том же порядке, как они стояли в Ферне, т.е. на основании данных несомненно широко использованного Ваньером и сохранившегося и до наших дней чернового инвентаря фернейской библиотеки, не определяющего, конечно, места книги на полке, но перечисляющего содержание отдельных шкафов, топографически характеризуемых в большинстве случаев указаниями вроде: «над окном, около столовой», «против печки» и т.д.
Был ли сделан при этом точный общий подсчет томов и названии, сомнительно. Отсутствие архивного материала не позволяет ручаться и за абсолютную полноту и неприкосновенность вольтеровского собрания. Мы знаем, что оно пополнилось против своего состава на день смерти ее владельца такими частями, как английские книги, прежде подаренные и завещанные Вольтером до Рие или как собранные этим последним сочинения Вольтера. В состав ее рукописей входит, например, том копий с писем поэта к г-же д'Эпинэ и другим лицам, доставленный Екатерине еще в конце 1778 г. Среди книг библиотеки мы находим и такие явно позднейшие приобретения, как уже упоминавшийся экземпляр «Исторического комментария» с подготовленными Ваньером в 1783 г. заметками для переиздания; но, с другой стороны, известен ряд случаев, когда книги, принадлежавшие Вольтеру и притом именно особо изобилующие маргиналиями, оказались впоследствии в совершенно иных собраниях. Когда именно они отделились от основного ядра библиотеки и начали свое, подчас богатое странствиями, самостоятельное существование, сказать трудно; но вряд ли при жизни Вольтера.
Такие книги обычно становятся известными лишь при опубликовании их маргиналий; вероятно, их гораздо больше, чем те шесть-семь названий, которые использованы в издании сочинений Вольтера под редакцией Молана, так, например, проф. М.П. Алексеев в 1929 г. описал в Томске экземпляр «Писем г-на де Вольтера друзьям по Парнасу» с большим количеством заметок Вольтера, носящих главным образом характер исправлений и заготовок для нового издания. Откуда он попал в библиотеку Строгановых, неизвестно. Одно несомненно: книги, оставшиеся во Франции, попали в руки уже первых после Вольтера владельцев не по случайному признаку, а именно благодаря своему выдающемуся интересу по числу или характеру маргиналий. Так, в издании Молана 171 длинное маргинальное примечание к «Критическим замечаниям на Историю Франции Мезере» занимает вместе с соответствующими отрывками текста 26 страниц и т.д.
Далекие от мысли заподозрить Ваньера, мы должны будем все же допустить, что в какой-то определенный момент он был не в силах должным образом сохранить целостность вверенного ему сперва Вольтером, а затем его наследниками и, наконец, Екатериной, собрания. Правда, еще на страницах фернейского каталога выступает трогательная жалоба самого Вольтера - «У меня эту книгу украли, как столько других». Но это не снижает вероятности того, что некоторые перлы коллекции покинули ее именно в эпоху переговоров г-жи Дени о продаже библиотеки. Именно слухи о подобных проделках (а может быть и жалобы Ваньера) и побудили Гримма настаивать на поручении Ваньеру попечения об упаковке библиотеки, на водворении ее на зиму 1778- 1779 гг. вне Ферне и на том, чтобы Ваньер перед Франсуа Троншеном засвидетельствовал соответствие содержимого ящиков наличному в данный момент составу библиотеки.
Приведенная выше опись содержимого ящиков вовсе не упоминает о рукописях, а между тем не может подлежать сомнению, что кроме упоминавшихся нами копий писем к г-же д’Эпинэ и рукописей Ваньера все рукописи нынешней вольтеровской библиотеки (общим числом свыше 1000) поступили именно вместе с книгами и были Ваньером разобраны вместе с ними, а также систематизированы и на основании этой систематизации получили (хотя лишь впоследствии) свои сафьяновые переплеты. Иными словами, весьма значительную долю времени Ваньер должен был уделить и этой работе. Это служит лишним доводом против допущения, будто бы он мог ставить себе задачей выявление в Санкт-Петербурге всех маргиналий и лишь по недосмотру пропустил часть из них: на самом деле он едва ли задавался большим, нежели беглая проверка и пополнение уже имевшихся закладок. Так или иначе, но Ваньер во всяком случае за короткий срок своей работы не успел оставить никакого описании библиотеки и не дал ключа к раскрытию ее богатств. Разумеется, истинные исторические корни того забвения, которому была затем предана библиотека, лежат глубже, но именно это обстоятельство, несомненно, сыграло свою роль — роль механического средостения между сокровищем и его русскими обладателями, роль препятствия к его обнаружению и постижению.
Основной цели покупки — извлечь из рук издателей свои письма к Вольтеру — Екатерина не достигла; интерес ее к переизданию его сочинений, как мы видели, быстро падал. Поэтому нет нужды связывать именно (и только) с испугом от Французской революции (когда, как известно, даже статуя Вольтера была из Эрмитажа перенесена на чердак) поворот в судьбе фернейской библиотеки. Ослабление внимания — чтобы не сказать полное забвение — по отношению к внедренному в Эрмитаж кладезю вольномыслия со стороны главы Российской феодальной империи и, следовательно, со стороны всего помещичьего класса началось на годы раньше штурма Бастилии. Несмотря на свою заинтересованность в извлечении из рук издателей своих писем, Екатерина, не пожалевшая сперва неслыханно большой суммы на издание Собрания сочинений Вольтера, чрезвычайно медлила впоследствии: ее письмо, ожидавшееся Панкуком семь месяцев, пришло на следующий день после уступки им своих прав Бомарше. Пренебрежение общественным мнением как таковым, а вместе с тем и отсутствие пиетета к Вольтеру сказывается и в предписаниях Гримму: в сентябре 1788 г. — не допускать издания писем и, особенно, 28 декабря 1788 г. — скупить у Бомарше все материалы уже набранного тома и целиком их сжечь. Симптоматична и растущая неаккуратность в выплате пенсии Ваньеру, доводившая и Гримма, начиная уже с 1760 г., до нескончаемых жалоб.
Такова была обстановка первоначального забвении вольтеровской библиотеки. Or конца XVIII и от первой четверги XIX в. не сохранилось в литературе (и даже в архивах Эрмитажа) почти никаких упоминаний о ней, если не считать нескольких красочных строк К.Н. Батюшкова.
В 1814 г. военная судьба забросила группу русских офицеров в Сирейский замок. К.Н. Батюшков в форме письма к Д.В. Дашкову сразу же набросал очень содержательный очерк «Путешествие в замок Сирей», обрисовывающий, между прочим, ту степень исключительной близости и живости воспоминаний о Вольтере, которая была характерна для Батюшкова и некоторых его товарищей. Уделено внимание и судьбам сирейских библиотек, между прочим, библиотеки г-жи Семиан — «достойной племянницы г-жи дю Шатле». «Есть другая библиотека в нижнем этаже; она, кажется, предоставлена гостям. Древние собрание книг, важное по многим отношениям, совершенно расхищено в революцию». Батюшков знает, что «Вольтеровых книг и не было в замке со времени его отъезда: по смерти маркизы он увез с собой книги, ему принадлежавшие, и некоторые рукописи». Местный житель, г-н Р-н, сетуя об этом, полагал: «Надобно ехать в Ферней... там может быть находятся сии драгоценности». «Надобно ехать в Петербург, — заметил справедливо г. Писарев, — в Эрмитаже и рукописи и библиотека Фернейская».
Этот эпизод свидетельствует, во-первых, о том, что в 1814 г. о судьбе вольтеровских книг просвещенная русская столичная молодежь помнила, и, во-вторых, о том, что об этой судьбе неизбежно вспоминали все читатели «Путешествия в Сирийский замок». Однако все же это касалось прошлого и не приводило к живому соприкосновению с хранившимся уже полвека в Эрмитаже сокровищем.
Отношение господствующего класса к этому арсеналу идей, породивших, как тогда было принято считать, весь революционный пожар, или, как мы бы сказали, идейно вооруживших буржуазию в ее борьбе с феодальным дворянством, — в эту эпоху острой реакции характеризуется презрительными и гневными строками свидетеля за этот период. О библиотеке Вольтера упоминает в своих «Санкт-Петербургских вечерах» Жозеф де Местр, не усмотревший в ней ничего, кроме доказательства «крайней посредственности сочинений, некогда удовлетворявших потребности Фернейского патриарха», с которым вообще «следует наконец покончить». Первые более конкретные сведения о библиотеке мы встречаем в «Письмах, писанных г-ну К.-Б. Сентин в 1820 г. в эпоху коронования В. И. В.» Ансло. Автор этот — драматический писатель, роялист и противник романтической школы, Жан-Арсэн-Поликарп Ансло (1794-1854) — посетил Россию в свите маршала Мармона и изложил свои впечатлении в книге, написанной живо, по поверхностно и тенденциозно и вызвавшей живой отклик русских читателей (в том числе Пушкина).
Среди восхищающих его достопримечательностей Петербурга Ансло описывает и библиотеку Вольтера, «расположенную в том же порядке», что и у ее владельца, и «состоящую из 6760 томов». «Насколько было возможно судить по заглавиям» (иначе говоря, сквозь стекла, так как шкафов перед Ансло даже гостеприимное начальство Эрмитажа не раскрыло) «...большая часть книг посвящена истории и философии; многие... относятся к богословию и... в особенности эти последние ощетинились бумажками, указывающими на наличие пометок Вольтера». Сожалея об утрате Францией столь любопытного собрания. Ансло специально отмечает, что к этой коллекции «было присоединено довольно значительное число рукописей», причем «считается, что многие из них никогда не были напечатаны».
Сведения Ансло особенно интересны тем, что он впервые со времени смерти Вольтера приводит претендующую на точность общую цифру числа томов. Заметим, что только подсчеты 1946 г. освободили нас от власти традиции округленных и ориентировочных оценок. Эта традиция приближенных подсчетов общего количества томов восходит к так называемым «Секретным мемуарам (т.е. «Рукописным новостям») Башмона», которые на основании письма из Ферне г-на де Сен-Реми от 8 декабря 1774 г. за четыре года до смерти Вольтера насчитывали в библиотеке 6120 томов. (Американские же исследователи считали возможным, учитывая несомненный прирост книг в библиотеке за последние годы жизни Вольтера, доверять приводимой наиболее солидным его биографом Г. Денуартерром ориентировочной цифре в 7-7,5 тыс. томов, что на 10% выше действительности.) За исключением русских источников, та же (на 10% завышенная) цифра будет фигурировать во всех следующих по времени упоминаниях о вольтеровской библиотеке, не только в исследованиях и компиляциях (как, например, в содержательной работе Пере и Могра), но и в отчетах о научных командировках в Петербург Леузон ле Дюка (1847) и графа де ла Феррьер (1863). Оба эти последних автора по-разному подошли к оценке значения фонда; вольтеровские рукописи Публичней библиотеки ими (обследованы настолько тщательно, что первому из них они послужили материалом для весьма колоритной публикации на тему «Вольтер и полиция». В отношении же книг оба ограничиваются импрессионистическими восприятиями поверхностных туристов и не обнаруживают никакого конкретного знакомства с материалом. Например, Феррьер считает почему-то, будто все книги были переплетены в красный сафьян, а, по мнению Леузон ле Дюка, маргиналии настолько ничтожны по своему литературному и идейному значению, что их опубликование не только не послужило бы к вящей славе Вольтера, но, напротив того, грозило бы умалить ее.
Впрочем, именно к использованию тех или иных рукописей библиотеки сводятся и неоднократные в первой половине XIX в. сношения французских издателей (Бешо) с русскими хранителями библиотеки и, в частности, выполненные по заказу князя А.Я. Лобанова-Ростовского копии ряда вольтеровских текстов.
Голую цифру «около 7 тыс. томов, 17 томов рукописей» приводит и Эдуар Гарде в 1860 г. в связи с опубликованием изученных им в Эрмитаже маргиналий к «Общественному договору». Этот автор, справедливо отмечая важность изучения маргиналий и подчеркивая их неизученность, да и вообще крайнюю затруднительность доступа к этим книгам «до последнего времени», не свободен от несколько пристрастных нападок на русские порядки. Действительно, о том, насколько затруднен был доступ к вольтеровской библиотеке «до последнего времени», т.е. в николаевскую эпоху, можем судить по тем далеко не пустым формальностям, которые пришлось соблюсти единственному русскому, о ком известно, что ему удалось удовлетворить свое желание познакомиться с этим запретным плодом. Мы имеем в виду прошение Пушкина к Бенкендорфу от 21 февраля 1832 г. о дозволении ему «рассмотреть находящуюся в Эрмитаже библиотеку Вольтера» и те пометки в записной книжке Пушкина, о которых псе исчерпывающие сопоставления были сделаны Д.П. Якубовичем.
Важно отметить, что Пушкин, привлеченный в библиотеку Вольтера рукописными материалами по русской истории, попав в нее, начал с просмотра тех томов богословских сочинений, которые могли оказаться непосредственными источниками вольтеровской сатиры и отмечены обильными маргиналиями. Недавно впервые были опубликованы выписки Пушкина, сделанные из рукописей, собранных для истории Петра I и хранящихся в библиотеке Вольтера. Но мы видим, что и помимо этой практической научной цели библиотека интересовала нашего великого поэта не только как таковая, но именно как источник изучения Вольтера, причем, вероятно, маргиналии и их своеобразие достойно выступили на первый план. Если даже считать, что приведенные в записной книжке поэта названия фолиантов первого шкафа просто выписаны из начала Эрмитажного каталога, то все же нельзя забывать, что Пушкин знал и такую, затерянную именно среди книг (а не рукописей) рукопись, как, например, посвященную «судорожникам».
Но в отношении чисто музейных порядков нападки Гарде были явно преувеличены: в вопросе о составе и судьбе библиотеки некоторую ясность вносит именно путеводитель по Эрмитажу 1861 г., сообщающий, что библиотека состоит под особым наблюдением, помещается (после переноса из длинной галереи нижнего этажа, под Рафаэлевскими лоджиями) в VI-А зале и содержит 6800 томов, в том числе 37 рукописей; в путеводителе дана характеристика состава библиотеки по времени издания книг (по векам) и по содержанию:
«По содержанию почти седьмая часть всей коллекции относится до богословия, но при всем том нет ни одного экземпляра подлинного Священного Писания, а только экземпляр библии на латинском языке с: примечаниями, почерпнутыми из еврейских писателей и Святых Отцов, напечатанной в 1532 г., и французский перевод Вульгаты Леметра де Саси, парижское издание 1730 г.
Сочинения философов составляют почти 24-ю часть библиотеки; 1/14 по части политики и политической экономии; 1/3 — по части истории (записки, биографии), путешествий и географии.
Сочинений древнеклассических и Средних Веков весьма мало; большая часть относится до истории новых времен.
По части естественных наук и математики очень немного книг, 1/8 часть составляют книги поэтические и литературные, 1/20 — лингвистические, 1/14 — истории литературы; остальные книги относятся до полиграфии.
В числе этих книг 137 сочинений, изданных Вольтером, а так же 141 коллекция отрывков из разных других писателей и 82 другие собрания, названные самим Вольтером Pots-pourris (всякая всячина).
Большая часть книг состоит из французских; на восточных языках, кроме одного еврейского лексикона, нет ни одной книги.
Сочинений греческих писателей 9, в том числе 6 с латинским переводом: Гомер, Гесиод, Геродиан, Юстин мученик, Свитые Отцы (I и II вв.), издание Котелье, апокрифические книги к Новому завету, две грамматики и один лексикон.
На латинском языке — 105 книг, в числе коих к классической литературе принадлежат только сочинения Авзония, Цицерона, Клавдиана, Корпус Юрис, дистихи Катона младшего, сочинения Горация, Св. Иеронима, Лактанция, Лукреция, Марциала, Минуция Феликса, Овидия в 4-х изданиях, Саллустия, Сенеки, Светония, Тертуллиана, Тибулла в двух изданиях, Валерия Максима и Вергилия.
Кроме того, латинские переводы двух еврейских книг Ницахона, т.е. Книга победы (над христианами), из которой Вольтер, может быть, заимствовал выходки свои в еврейских письмах и пр., и Мишны (Повторение закона, от еврейского слова шанах, т.е. повторять, возобновлять).
На английском языке — 89 сочинений, на итальянском — 81, на испанском — 11, на польском — 6, на немецком — 12»,
Те же сведения послужили для заметки «Несколько слов об Эрмитажной библиотеке», появившейся в том же 1861 г. в «Библиографических записках».