Москва первой половины XIX века
С воцарением Александра I, когда подул либеральный ветер его начинаний, московская общественная жизнь всколыхнулась новыми мыслями, идеями, появились разные литературные течения. Темами для обсуждений были освобождение крестьян, политическое переустройство государства, преобразование суда и администрации, реорганизация просвещения, национальное самосознание русского народа. Была взята для обсуждения и такая идея французской революции, как равенство всех людей от рождения. Между шишковистами и карамзинистами шли дебаты о «старом» и «новом» слоге в русской словесности. В этом споре Москва принимала активное участие.
Москвичи остро реагировали на политические события, особенно на отношения России с Францией, с которой Россия то находилась в союзе, то вступала в вооруженный конфликт. Будоражили войны с Турцией, восстание греков против турецкого владычества, волнения поляков, проекты М. М. Сперанского 1803 и 1809-1810 гг. Все это нашло отражение в повременных и книжных изданиях. Потрясение от войны 1812 г. вылилось в целый поток патриотической и мемуарной, литературы.
Политические новости обсуждались повсюду. Вероятно, под влиянием этих обсуждений один из современников считал, что «Москву можно уподобить республике по образу жизни, мнениям и свободе». Особенное внимание вызывали военные события, так как они часто затрагивали интересы разных слоев общества.
Восприятие происходившего и отражение его в изданиях носили в Москве несколько иной характер, чем в Петербурге: в Петербурге делали политику, а в Москве ее критиковали. Москвичи не боялись открыто высказывать свои критические замечания правительству. В театре с восторгом встречалось любое слово, в котором проглядывался хотя бы намек на текущие события. Первые представления пьесы «Дмитрий Донской» B. А. Озерова в Москве в 1807 г. превратились в политические манифестации.
Книжные магазины стали предлагать много политической литературы. Распространялись антибонапартские сочинения. В приезд Александра I в 1809 г. в Москву город был полон слухов о том, что царь «подобострастен» к Наполеону, что французский посол Коленкур чинит всякие козни, что Н. П. Румянцев — друг Бонапарта, а М. М. Сперанский — изменник.
Эпоха Александра I — это эпоха колебаний. Многое было начато, но так и осталось незаконченным. Но, тем не менее, вольные разговоры, нарушения цензурных запретов серьезно не преследовались.
C. Н. Глинка, поклонник Монтескье, Беккария, Дидро, после Тильзитского мира выступил против всего, что выражало поддержку Бонапарту. Выступил именно тогда, когда правительством это было запрещено.
После разгрома восстания декабристов, когда в Петербурге уже многие были осуждены, а пятеро декабристов были казнены, Москва затаилась в ожидании новых репрессий. Наведение «порядка» началось после коронации в Москве Николая I в начале сентября 1826 г.
Ректор Московского университета и директор Университетского благородного пансиона А. А. Прокопович-Антонский был отстранен от занимаемых должностей, за студентами был учинен строгий надзор, кафедра философии в университете была ликвидирована. Многие москвичи были напуганы, особенно те, кто находился в близких отношениях с декабристами. М. А. Дмитриев сжег протоколы Кружка смеха, Общество любителей российской словесности не собиралось на свои заседания.
Николай I в начале своего царствования продолжал политику реформ, начатую Александром I. Молодые люди шли служить, веря в то, что они таким образом могут способствовать благоденствию своего Отечества. В кружках дворянской университетской молодежи и примыкавшей к ним демократической интеллигенции возобновилось изучение проблем немецкой философии.
По воспоминаниям современников, в Москве, вдали от центра законодательной и правительственной деятельности, в 1830-е годы образовались литературные салоны, появились журналы, около которых группировались литературные кружки. Университет играл в этом движении немалую роль, главным образом в лице своих воспитанников, пополнявших ряды литературных талантов. Продолжала развиваться научная деятельность. Если раньше в Москву приезжали жить вельможи, впавшие в немилость, то теперь она стала средоточием мыслящих людей разных направлений, не находивших или не искавших служебной деятельности.
Сильное «брожение» наблюдалось среди студентов, многие из которых входили в тайные или полулегальные кружки. Споры о путях дальнейшего развития России привели в это время к расколу между западниками и славянофилами, которые до этого терпимо относились друг к другу. Сохранялся в Москве и дух стародворянской фронды в великосветских салонах и в Английском клубе.
Обычным для того времени было противопоставление Петербургу Москвы — двух символов, выражавших полярные политические настроения. В Петербурге любили указывать на Москву как на рассадник отечественного якобинства, как на гнездо «либеральной шайки», распространявшей особо неблагонамеренный «московский дух, совершенно противный петербургскому».
Шеф жандармов А. X. Бенкендорф в своих «всеподданнейших» отчетах о «состоянии умов» неоднократно обращал внимание Николая I на партию так называемых «русских патриотов», центр которой находился в Москве. Эта партия критиковала «все шаги правительства, выбор всех лиц», в ней слышался «ропот на немцев», с пафосом повторялись предложения, речи Н. С. Мордвинова и слова их кумира А. П. Ермолова, Бенкендорф предупреждал: «Это самая опасная часть общества, за которой надлежит иметь постоянное и, возможно, более тщательное наблюдение».
По словам Бенкендорфа, «молодежь... составляет в массе самую гангренозную часть империи» и «главное ядро якобинства находится в Москве, некоторые разветвления — в Петербурге». Среди купечества также встречались «русские патриоты».