Книжная Москва XIX в.

Читатели


Издательская деятельность во многом зависела от того, найдет ли книга своего читателя. Многие издательские начинания были не осуществлены из-за читательского равнодушия. В первой половине XIX в. для привлечения читателей в «Московских ведомостях» постоянна рекламировались как новые книги, так и те, которые уже вышли.

Реклама помещалась и в прикнижных объявлениях. При объявлении подписки на новые издания читателя пытались привлечь тем, что его имя будет указано в прикнижных списках подписчиков, или же тем, что на переплете будет вытеснено имя и фамилия будущего владельца. Обещали и более низкую цену в сравнении с той, по которой книга будет продаваться после выхода в свет. Собрать как можно больше подписчиков для издателей было очень важно: таким образом они получали средства на издание. Но число любителей чтения, особенно серьезного, росло медленно.

Русского читателя первой половины XIX в. одни ругали за его неразвитость, неразборчивость в чтении, другие отмечали некоторый прогресс в его духовных запросах, а третьи с заметным презрением анатомировали его перед лицом III Отделения и давали советы, каким способом отвлечь читателя от чтения вольнолюбивой литературы.

Бранил русского читателя, например, В. С. Соников, отмечая его крайнее равнодушие «к превосходным и единственным в своем роде творениям» Платона, Геродота, Цицерона, Горация, Тацита. Их сочинения продавались по дешевой цене в течение 20, 30, 40 и даже 50 лет, но так и не были раскуплены и были проданы пудами на оберточную бумагу, в то время как сонники, оракулы, чародеи, хиромантии, ворожеи, каббалистики имели «удивительный расход».

С сочувствием к русскому читателю относились Н. М. Карамзин, В. Г. Белинский, говорившие, что надо воспитывать русского читателя, постепенно формируя его вкус. От чтения посредственных романов читатель постепенно перейдет к чтению более серьезной литературы. Карамзина умиляло то, что на газеты подписывались самые бедные люди.

Подробную характеристику различных категорий читателей, может быть несколько ядовитую, часто меткую, дал Ф. В. Булгарин в записке «О цензуре в России и о книгопечатании вообще», поданной правительству в 1826 г.

Булгарин, не особенно разборчивый в средствах как издатель и писатель, тем не менее, хорошо изучил читателя, особенно такого, который способствовал успеху. О том, что это так, свидетельствуют тиражи его собственных сочинений, одни из самых высоких в то время.

Булгарин делил читателей на несколько категорий. К первой он относил «знатных и богатых людей», получивших «самое поверхностное воспитание», которые смотрели на все «французскими глазами» и судили обо всем на «французский манер», «верхом мудрости» почитали правила французских энциклопедистов, которые ж называли философией.

Булгарин самонадеянно уверял правительство, что изменить влияние «сих людей на общее мнение и даже подчинить их господствующему мнению» очень легко с помощью «приверженных правительству писателей», к которым, вероятно, он причислял и себя. С помощью таких писателей, уверял Булгарин, «их легко можно перевоспитать, убедить и дать стоящее направление их умам».

Такая характеристика, вероятно, дана Булгариным для успокоения правительства, так как эта группа читателей была наиболее образованна, испытала влияние Шеллинга, немецких идеалистов, идей французской реставрации, Шатобриана, де Местра. Среди этих читателей — декабристы, Чаадаев, Веневитинов, Грибоедов. Как правительство перевоспитывало Чаадаева; известно: за публикацию «Философического письма» его объявили сумасшедшим, установили за ним надзор и лишили возможности печататься.

Ко второй группе читателей Булгарин относил людей «среднего состояния», к которому принадлежали дворяне, находившиеся на службе, помещики, живущие в деревнях, также бедные дворяне, воспитанные в казенных заведениях, чиновники, богатые купцы, заводчики и даже мещане.

Это «состояние», самое многочисленное, по большей части получило образование «само собою посредством чтения». Именно эту категорию читателей Булгарин называл «русской публикой»: «Она читает много, и большею частью по-русски, бдительно следит за успехами словесности и примечает быстрый или стесненный ее ход».

«Не надобно больших усилий, чтобы быть не только любимым ею, но даже обожаемым»,— писал Булгарин. Эту публику «можно совершенно покорить, увлечь, привязать к трону одною тенью свободы в мнениях». И Булгарин берет на себя смелость поучать правительство: «Совершенное безмолвие порождает недоверчивость и заставляет предполагать слабость; неограниченная гласность производит своеволие; гласность же, вдохновленная самим правительством, примиряет обе стороны и для обеих полезна. Составив общее мнение, весьма легко управлять им, как собственным делом, которого мы знаем все тайные пружины».

Наиболее ходкой литературой для этой категории читателей были сочинения Ломоносова, Кантемира, Аблесимова, Державина, Щербатова, Карамзина, Крылова, Кострова, Фонвизина, Княжнина, С. Глинки, Жуковского, самого Булгарина, из переводных сочинения Коцебу, Шатобриана, Диккенса, Радклиф, В. Скотта, Купера, Поль де Кока. Популярны были альманахи, мистическая и религиозная литература, книги по истории.

С другой выделяемой Булгариным категорией читателей — «иерархией литераторов и ученых», по мнению Булгарина, также очень легко сладить, так как истинных ученых мало и те по большей части иностранцы, также мало и серьезных литераторов. А разных: там стихотворцев и памфлетистов легко можно «привязать ласковым обхождением и снятием запрещения: писать о безделицах, например о театре.

О категории читателей, относимой Булгариным к «нижнему сословию», к которой причислялись подьячие, грамотные крестьяне, мещане, он говорил: «На нижнее состояние у нас поныне вовсе не обращали внимания в литературно-политическом отношении и, по их безмолвию, судили весьма неосновательно. Этот класс читает весьма много. Обыкновенно их чтение составляют духовные книги. Раскольничьи скиты, волостные правления и вольные слободы суть места, где рассуждают о всех указах и мерах правительства и читают статьи, относящиеся до устройства России. Ко мне несколько раз являлись мужики и торговцы с просьбами продать или подарить номерок журнала. Магический жезл, которым можно управлять по произволу нижним состоянием, есть «матушка Россия»».

Со всей присущей Булгарину беспринципностью он заявлял, что «искусный писатель, представляя сей священный предмет в тысяче разнообразных видов, как в калейдоскопе», легко мог «покорить умы нижнего состояния», которое «у нас рассуждает более, нежели думает».

Неуважительно об этой категории читателей писал. Н. А. Энгельгардт. Он к ней причислял торговое крестьянство и купечество. Их потребности в чтении, по его мнению, удовлетворялись «примитивной лубочной и суздальской литературой, высшее создание которой были патриотические романы Загоскина». Они почитывали и «божественное», и духовные книги, читали и Ломоносова, и что-нибудь новейшее «с одинаковым неспешным вниманием».

Булгарин не упомянул о студентах, которые были в то время одними из самых любознательных читателей с активным отношением к прочитанному. С появлением университетов, новых высших учебных заведений число студентов неуклонно росло. По социальному происхождению половина из них были разночинцами — дети мещан, купцов, мелких чиновников, духовенства.

Студенты получали книги в библиотеках, покупали: в книжных лавках, многие имели личные библиотеки. Профессора — редакторы журналов дарили студентам билеты на подписку на свои журналы. Чтение было для студентов одной из важных сторон, получения образования. Слушание лекций, особенно прогрессивных профессоров, толкало студентов и разысканию и чтению лучших произведений русской ж зарубежной литературы.

Не последнее место в чтении студентов занимала и античная литература, которая показывала студентам пример высокого идеала служения родине и общественного долга. Студенты Московского университета хорошо были знакомы и с запрещенной литературой, среди которой были произведения Радищева, Полежаева, Пушкина, Рылеева, Лермонтова, Грибоедова.

Студенты были крайне неровно подготовлены. Одни были совсем невинны перед наукой, другие годились в помощники к профессорам. В Москве студенты составляли наиболее заметную группу читателей. Московский университет, как писал В. Г. Белинский, придавал «особенный колорит читающей московской публике, потому что его члены, и учащие, и учащиеся, составляют истинный базис московской публики».

MaxBooks.Ru 2007-2023