Отсутствие гласных
Наиболее характерным для северносемитского алфавита является то, что он состоит из двадцати двух букв или знаков, которые в общем соответствуют первоначальным двадцати двум буквам восходящего к нему греческого алфавита. Направление письма стало единым — справа налево. Все двадцать две буквы выражали только согласные, хотя некоторые из них могли одновременно использоваться и как гласные1Добавим — только как долгие или конечные гласные; причем в древнеиших финикийских надписях этот прием передачи долгих гласных почти не применялся. Обозначение долгого гласного отдельным знаком, добавляемым к слоговому, известно и в вавилоно-ассирийской словесно-слоговой клинописи. — Прим. ред..
Отсутствие знаков для гласных не было до сих пор объяснено должным образом. Морис Дюнан полагает, что семиты не обозначали гласных звуков намеренно, справедливо отмечая, что это несовершенство явилось одной из причин быстрого распространения и большой приспособляемости алфавита. Другие ученые полагают, что первоначально каждая буква обозначала не один звук, а имела слоговое значение. Это предположение подсказано гипотезой о египетском происхождении алфавита и используется для ее поддержки. Согласно другой гипотезе, гласные отсутствовали, потому что в разных диалектах они были в одних и тех же словах разными; исходя из этого, изобретатель предоставил подстановку гласных местной практике. Однако данное предположение вряд ли можно считать убедительным.
Как бы то ни было, мы должны принять во внимание тот факт, что алфавит был создан для семитских языков и достаточно хорошо к ним приспособлен. Это подтверждается и тем обстоятельством, что даже в наше время ни в еврейском, ни в арабском письме диакритические знаки для обозначения гласных обычно не употребляются. Корни слов семитских языков состоят из одних согласных, а гласные звуки лишь указывают на часть речи, залог, наклонение, время2Очевидно, письмо, передающее только корни слов и не указывающее на такие «детали», как принадлежность слова к определенной части речи, время глагола, залог, часто даже число, и т.п., не может считаться совершенным средством передачи любой языковой системы, в том числен семитских языков. Хотя издавна принято считать, что такая письменность очень «удобна» для передачи семитских языков, однако сравнение легкости чтения и понимания сложных текстов, написанных словесно-слоговой письменностью на семитском аккадском языке, с темнотой и двусмысленностью даже простейших текстов, написанных северносемитским письмом на семитском финикийском языке, доказывает ошибочность этого мнения. Преимущество северносемптского письма заключалось не в том, что оно было лучше приспособлено для семитских языков, а лишь в его простоте и общедоступности. — Прим. ред..
Некоторые ученые полагают, что, поскольку северносемитское письмо не имело гласных, его нельзя рассматривать как алфавит в собственном смысле слова. По их мнению, алфавитная письменность была создана только греками. Это мнение ошибочно. Северносемитская письменность была с самого начала ее существования подлинным алфавитом, во всяком случае с семитской точки зрения3Автор не объясняет, что означает алфавит «с семитской точки зрения». Алфавитом мы называем систему письма, в которой каждая фонема языка в принципе находит свое отдельное отражение в виде специальных знаков (графем). В английском, немецком и в ряде других современных языков некоторые фонемы обозначаются не одной графемой, а комбинацией двух или более букв — диграммами sh, th, ch, триграммами sch и т.п. Однако нет такого подлинного алфавита, в котором ряд значащих фонем языка вообще не имел бы отдельных графических обозначений. Утверждение, будто северносемитское письмо является «с семитской точки зрения» алфавитом, равносильно утверждению, что гласные для семитских языков не являются фонемами, есть звуками, несущими определенное грамматическое и лексическое значение. С лингвистической точки зрения такое утверждение, разумеется, не может быть оправдано. — Прим. ред.. Этот алфавит не был совершенным, однако ни один алфавит не достиг совершенства и поныне, хотя, казалось бы, его не так трудно достигнуть. Совершенство алфавита предполагает точную передачу звуков речи; каждый звук должен передаваться постоянно одним и тем же знаком, а один знак не должен передавать более одного звука. Но фактически во всех алфавитах отсутствуют знаки для некоторых звуков (в случае необходимости они передаются сочетанием других знаков, как, например, английские sh и th) и в то же время в большинстве алфавитов содержатся лишние буквы. Общепризнано, что письменность была прежде всего попыткой точно передать речь, но даже на ранних этапах она была в значительной мере безуспешной. Количество букв с самого начала было недостаточным, да и впоследствии оно не было должным образом увеличено: фонетическая система любого языка слишком сложна, чтобы ее можно было адекватно передать на письме помощью сравнительно небольшого числа знаков4Это верно, если иметь в виду все оттенки звуков. Однако число собственно фонем, то есть значащих звуков языка, значение которых не меняется от небольшого видоизменения в их произношении, ни в одном языке не превышает нескольких десятков. Нехватка специальных букв для некоторых фонем и наличие лишних букв является результатом отчасти исторического развития фонетики данного языка, всегда изменяющейся быстрее чем письменность, отчасти заимствования письменности у другого народа несколько отличной фонетической системой. — Прим. ред..
Как бы то ни было, на протяжении долгой истории алфавита всегда оказывалось легче придать букве постоянное и неизменное согласное значение, с гласными же все было сложнее. Так и в настоящее время одна и та же гласная буква нередко передает различные гласные звуки (особенно хорошо это видно в английском), из-за чего почти невозможно точно установить, какое звучание было ей придано в древности. К тому же, например в Англии, одно и то же слово произносится в разных частях страны по разному, и это связано преимущественно с различиями в произношении гласных, а не согласных. Многочисленные и тонкие различия между гласными, столь неточно отражаемые существующими буквами, представляют для тех, кто хочет научиться безукоризненно говорить по-английски, наибольшие трудности. Это обстоятельство помогает понять, почему чисто согласный северносемитский алфавит мог на протяжении стольких столетий оставаться почти неизменным. Мы не хотим внушить мысль, что отсутствие гласных в протосемитском алфавите было преднамеренным, но мы можем сказать, что в конечном счете это отсутствие казалось скорее преимуществом, чем недостатком.
Автор прав в том отношении, что согласные фонемы часто действительно меняются медленнее, чем гласные; в семитских же языках, где значение корня определяется именно согласными, последние особенно трудно поддаются фонетическим изменениям. Впрочем, этот факт, относящийся к области исторической фонетики, не мог сознательно учитываться создателями северносемитского письма. Тем не менее то обстоятельство, что в это письмо не были введены специальные знаки именно для гласных, конечно, не может считаться случайны. Следовательно, либо изобретатели письма считали, что введенные ими знаки обозначают целый слог (то есть, говоря по-современному, уже включают вместе с согласным и гласный), либо провели сознательное разграничение согласных и гласных, после чего решили графически воспроизводить только согласные. Последнее, если учитывать культурный уровень сирийско-фииикийкого общества II тыс. до н.э., представляется маловероятным, так как абстрагирование отдельных звуков из слога, по-видимому, было недоступно даже более культурным писцам Египта и Месопотамии. Кроме того, если изобретатели северносемитского письма действительно пришли к понятию отдельной фонемы, то непонятно, почему они не ввели для каждой фонемы специальное обозначение, а решили оставить логически уже выделенные ими гласные необозначенными и обойтись обозначением только согласных фонем, что заведомо затрудняло чтение текста. Поэтому мнение автора о том, что необозначение гласных в северносемитском письме является случайным и что это письмо тем не менее является алфавитом, то есть письмом, передающим отдельными знаками отдельные фонемы, представляется необоснованным.
С другой стороны, применение такого слогового письма, в котором слоги читаются только по входящему в них согласному, действительно было возможно только в языках типа семитских или египетского, где гласные играют лексически и грамматически подчиненную роль. В языке, где корень включает и гласный, подобное письмо было бы еще более невразумительным и по этому практически неприменимым. Таким образом, в северносемитском письме не обозначались гласные не потому, что так было удобнее передавать семитский строй речи; напротив, такое письмо стало у семитов возможным потому, что несмотря на свое несовершенство, оно все-таки было в условиях семитского согласного корнеслова не вполне невразумительным и годилось для простых записей, общее содержание которых (надгробная надпись хозяйственная запись и др.) было заранее известно и ограничивало выбор возможных звучаний слов, обозначенных только согласными. Такое письмо годилось, например, для деловых записей финикийских купцов, плохо знакомых с египетским письмом и клинописью. Дальнейшее усовершенствование письма и введение важнейших гласных сделало его достаточно совершенным средством для записи более сложных, в том числе и литературных, текстов. Дополнительное обозначение долгого гласного в слоге было извести уже в словесно-слоговой системе аккадской клинописи, под влиянием которого этот принцип, очевидно, и был введен в северносемитское письмо.
С другой стороны, крайняя простота северносемитского письма и приспособленность его для передачи согласных, более или менее одинаковых в различных семитских языках, действительно были его преимуществом и обеспечили его первоначальное распространение. — Прим. ред.