Книга. Исследования и материалы. 1964 г.

Бедность биографических сведений о Мстиславце и произвольные суждения о нем в литературе


Петр Тимофеев Мстиславец принадлежит к числу тех русских первопечатников, о которых в современных ему источниках не сохранилось почти никаких сведений.

Создателям первой датированной московской книги исследователи уделили далеко не равное внимание. Ивану Федорову посвящены и отдельные монографии, и статьи, и целые разделы в общих курсах по истории книгопечатания. Петр Мстиславец, занимавший в Москве второе место после своего знаменитого товарища, остался в тени; выяснить, какова была его роль в совместной работе с Иваном Федоровым в Москве и в Заблудове, действительно трудно. Эту задачу наметил проф. А.А. Сидоров. В своей книге1А.А. Сидоров. Древнерусская книжная гравюра. М., 1951, стр. 95, 113. он попытался решить, какие работа были выполнены Иваном Федоровым и какие Петром Тимофеевым. А. А. Сидоров пришел к убеждению, что заставки и рамку вокруг изображения апостола Луки резал Иван Федоров, а фигуру апостола — Петр Мстиславец.

А.А. Сидоровым подробно рассмотрены также виленские издания Мстиславца, особенно их гравюры; до него в литературе самостоятельной деятельности Мстиславца в Вильне уделялось очень мало внимания.

Бесспорных документальных сведений о Петре Мстиславце ничтожно мало. Его имя упоминается рядом с именем Ивана Федорова — и всегда на втором месте — в послесловиях трех московских изданий: Апостола 1564 года и двух Часовников 1565 года, а также в предисловии к заблудовскому Евангелию учительному 1569 года.

В послесловии к московскому Апостолу о Петре Тимофееве сообщается только, что прозвище его было Мстиславец. В источниках, относящихся ко второй четверти XVII века и содержащих сведения о начале московского книгопечатания, также нет новых данных о первопечатниках. Два «Сказания... о воображении книг печатного дела» 1630-1640-х годов, т.е. лет 70 спустя после начала книгопечатания в Москве, повторяют известия, сообщенные в послесловии Апостола 1564 года, и прибавляют, что оба печатника были искусные мастера. Иван Грозный и митрополит Макарий «начата изысковати мастерства печатных книг кто бы смыслен и разумен к такому делу обрелся: и обретеся некто смыслен и хитр к таковому орудию, Николы Чудотворца Гостунского... диякон был званием Иоанн Федоров сын, да другий клеврет его Петр Тимофеев сын Мстиславец, искусни бяху и смыслени к таковому хитрому делу». Сказания объясняют, откуда взялось их уменье: «глаголют же нецыи о них, яко от самех фряг то учение прияста». Имена мастеров поставлены в обычном порядке; к имени Мстиславца прибавлено определение — «клеврет». Слово «клеврет» в настоящее время придает определяемому нм лицу оттенок зависимости или подчиненности, в XVI-XVII веках оно означало просто — сотрудник, сотоварищ.

Два совершенно тождественных послесловия 3-й и 4-й четверти Трефологиона 1638 года тоже говорят о «некиих» хитрых мастерах». Приводя в обычной последовательности имена Ивана Федорова и Петра Тимофеева, они прибавляют к имени последнего его прозвище — Мстиславец.

Начало книгопечатания в Москве обозначено здесь двумя датами, как и в послесловии 1564 года, только несоответствие их увеличено еще на пять лет: в послесловии 1564 года даты расходились на 10 лет (7061 г. от сотворения мира и 30-е лето царствования Ивана Грозного2Иван Федоров в Львовском послесловии 1574 г. исправил несоответствие дат, заменив цифру 7061 цифрой 7071., а в послесловии 1638 г.— на 15 лет: «и от того убо времени, от 61-го году осмыя тоя тысящи и от 35-го лета царства его царя Ивана Васильевича всея Русии, начашася быти печатныя книги»)3Лето 35-е получилось, очевидно, вследствие присоединения к цифре 30 окончания е, которое было принято за цифру 5..

По-видимому, составители первых опытов истории возникновения московского книгопечатания, не располагая никакими новыми сведениями, старались лишь точно перепечатать послесловие московского Апостола 1564 года. Не поняв несоответствия дат, они внесли в этот вопрос еще новую путаницу.

Прозвище Мстиславец, очевидно, говорит о происхождении Петра Тимофеева из белорусского города Мстиславля. И. Свенцицкий, не приводя никаких оснований и не ссылаясь на какие-либо документы, утверждает, что Мстиславец был родом из Смоленска. Правда, Мстиславль расположен недалеко от Смоленска. П.И. Кеппен, И.П. Сахаров, В.М. Ундольский почему-то называют его Мстиславцевым. Польские писатели К. Эстрейхер и Т. Ильяшевич неправильно поняли слова «Петра Тимофеева сына Мстиславца»:

ошибочно связав слово «сына» со словом «Мстиславца», а не со словом «Тимофеева», они решили, что Петр Тимофеев называет себя сыном какого-то Мстиславца. Впрочем, такое толкование не меняет сути дела: так или иначе прозвище Петра Тимофеева говорит о его связи с городом Мстиславлем и с Белоруссией.

Может показаться странным, что сам Петр Тимофеев в послесловиях к своим виленским изданиям, Евангелию 1575 и Псалтыри 1576 г, именует себя Мстисловцем. Так же он назван и в послесловии к Трефологионам (3-й и 4-й четверти) 1638 г. Однако этому написанию прозвища не следует придавать особого значения, так как произношение слова в обоих начертаниях оставалось неизменным: в послесловиях к Апостолу, Часовникам и заблудовскому Евангелию учительному ударение стоит над первым слогом, и поэтому гласная второго безударного слога слышится неясно.

Три вида начертания прозвища Мстиславец

1564 - Мсти́славец

1565 - Мсти́славца

1569 - Мсти́славца


1575 - Мстисловца

1576 - Мстисловца


1638 - Мсти́словец

1638 - Мсти́словец

В памятниках XVI века над строкой между буквами М и с стоит ерок.

Мысль о белорусском происхождении Мстиславца вызвала у многих исследователей предположение, что он мог еще до приезда в Москву побывать в Польше и познакомиться там с книгопечатанием, а может быть, живя в Вильне, даже иметь связи с Скориной. Высказавшие это предположение Е.Е. Голубинский4 Е.Е. Голубинский. К вопросу о начале книгопечатания в Москве, — «Богосл. вестник», 1895, № 2, стр. 229. и Т. Ильяшевич допускают, что в Москве первенство принадлежало Мстиславцу и что он, быть может, был учителем Ивана Федорова. Е.Е. Голубинский полагает, что в Москве приезжий белорус вынужден был, несмотря на свое превосходство, держаться в тени, предоставляя первое место москвичу; однако он упускает из виду, что за Иваном Федоровым первенство сохранилось и в Заблудове, хотя здесь, в Белоруссии, он сам оказался на положении чужеземца.

Владимиров (Д-р Фр. Скорина, Спб., 1888, стр. 207) и Ильяшевич разделяют мысль о возможной связи Мстиславца со Скориной, но не приводят никаких документов, подтверждающих хотя бы факт их знакомства. Чтобы иметь основание считать Мстиславца учеником Скорины, следовало бы обнаружить какие-нибудь общие приемы печатания, общий или по крайней мере сходный типографский материал. Между тем оба вполне оригинальных шрифта Скорины — пражский и виленский — не имеют ничего общего с крупным шрифтом Мстиславца. Еще более странным кажется предположение Ильяшевича, что Мстиславец собрал в своей типографии три шрифта: скоринин, из заблудовской типографии и отлитый им свой новый шрифт. Такое же утверждение было высказано в кандидатской диссертации В.В. Чепко о Скорине5В.В. Чепко. Общественная и культурная деятельность. Георгия Скорины, диссертация. Минск, 1953, стр. 344-345. «Издания Мстиславца носят настолько явные черты влияния скоринских издании и так похожи на последние, что некоторые исследователи считают (и не без основания), что Мстиславец был одним из мастеров Скорины... Типография П. Мстиславца вскоре перешла в руки виленских купцов братьев Мамоничей. Влияние изданий Скорины на все издания Мамоничей настолько ярко... Очевидно, что типографские принадлежности Скорины перешли к Мамоничам через П. Мстиславца»., со ссылкой на А.Н. Пыпина и В.Д. Спасовича6А.Н. Пыпин и В.Д. Спасович. История славянских литератур. Спб., 1879, т. 1, стр. 325. О сходстве типографского материала здесь не говорится: «Полагают, вероятно не без основания, что движение, начавшееся в западной Руси, не осталось без влияния на Москву; думают, например, что... П. Мстиславец был одним из мастеров в типографии Скорины и в Москву пришел из Вильны».. Высказывать соображения о сходстве и даже общности материалов типографии Скорины и Мстиславца могли только авторы, никогда не видевшие ни тех, ни других изданий. Нужно заметить, что в работе Пыпина и Спасовича ничего не говорится о сходстве типографского материала, эта мысль принадлежит Чепко.

Ни для орнамента, ни дли иллюстраций у Скорины и Мстиславца не было ни одной общей доски. У того и другого печатника видны формы фантастического рисунка, с звериными головами и масками, характерные для современного им западноевропейского орнамента; но познакомиться с образцами этого стиля и Скорина и Мстиславец могли независимо друг от друга.

Общий вид книг Скорины отличается оригинальностью и нерусским характером, в книгах же Мстиславца, за исключением рамок иллюстраций и некоторых особенностей правописания, все типично московское: шрифт, по рисунку близкий к московскому крупному полууставу; заставки с растительным узором; красная вязь перед началом глав, красные ломбарды. Это приемы, которых Скорина никогда не применял. В языке Мстиславца тоже нельзя найти указаний на связь его со Скориной; в нем не заметно ни малейших следов влияния белорусского языка, тогда как у Скорины в славянском тексте постоянно встречаются белорусские грамматические формы.

Приняв во внимание полувековой промежуток времени, отделяющий виленские издания Скорины от начала печатания Мстиславцем виленского Евангелия, трудно согласиться и с тем, что Мстиславец был учеником Скорины. Из такого предположения естественно вытекало бы, что в 1575 г. Мстиславец был уже глубоким стариком; но вероятнее думать, что переезды из Москвы в Заблудов, из Заблудова в Вильну совершал человек среднего возраста, а не старик. Впрочем, ничего точного о возрасте Мстиславца сказать нельзя. Ильяшевич, очевидно, плохо знавший русский язык, толкует слова Мстиславца в одном из виленских послесловий: «аз же есмь человек грешен и немощен» в том смысле, что он сам признавал себя очень старым. Между тем фраза о немощи была условным выражением в послесловиях; несомненно, что слово «немощен», употребленное в соединении со словами «многогрешный», «грешный», означало немощь отнюдь не физическую.

Наиболее достоверным источником, откуда, казалось, можно было бы почерпнуть сведения о Петре Тимофееве, являются его послесловия к виленским изданиям — Евангелию и Псалтыри; однако по сравнению с послесловиями Ивана Федорова, особенно с его послесловием к львовскому Апостолу 1574 г., они гораздо менее содержательны.

Кроме общих фраз о развращенности и лукавстве, царствующих в мире, о собственной греховности и лености пишущего, которые мешали его духовным стремлениям, в послесловиях приводятся лишь сведения о помощи и поощрении к труду, полученных печатником от нескольких виленских горожан; они помогли не зарыть вверенный ему от бога талант (упоминание о таланте — как у Ивана Федорова). О себе же Мстиславец не только не сообщает никаких подробностей, но, как уже было сказано, даже вносит некоторое сомнение относительно своего прозвища. Несогласованные даты послесловия к Псалтыри (7083 от сотворения мира и 1576 христианской эры) явились причиной многих неубедительных предположении, касающихся деятельности Мстиславца в Вильне. Кеппен, Русакова и автор статьи в журнале «Книговедение» 1895 года («Редкости хранилища К.П. Медокс») принимают более раннюю дату (1575). Ундольский, Строев и Каратаев указывают на сомнительность этой даты. А.Е. Викторов ввиду неясности даты Псалтыри Мстиславца приписывает ему еще одну анонимную Псалтырь, сходную с первой строка в строку. В описании обеих Псалтырей отмечается, что в одной из них больше киновари (почему она и названа «Псалтырью с красными точками»); эта Псалтырь отнесена к 1576 году; другая — с меньшим количеством киновари («Псалтырь с черными точками») — датирована 1575 годом. Как будто с прибавлением второй Псалтыри разъяснился вопрос о датировании Псалтыри Мстиславца! Владимиров и Миловидов согласились с этим мнением А.Е. Викторова.

Помимо «Псалтыри с черными точками», к виленским изданиям Мстиславца 1575-1576 годов библиографы причислили анонимное издание «Апостол с привилиеем» (привилегией), в доказательство чего ссылались на Кеппена. Действительно, Кеппен упоминает издание Апостола 1576 года с привилегией и относит его к львовским изданиям. Ссылка на Кеппена — результат недоразумения. Кеппен говорит не об анонимном издании Апостола, а о каком-то другом, имеющем точные выходные сведения. Вот его слова: «Издатель сих листов имел удовольствие получить от гр. Ф.А. Толстова... выписку из составленной г-м Строевым описи печатных книг московской его библиотеки. Сверх сего в графской библиотеке находятся еще следующие, до сего времени не описанные книги: под № 3. Апостол, напеч. во Львове 1576 г., в 2°. На конце книги королевская привилегия за подписью князя Василия Острожского и справою подскарбия Герасима Даниловича». Вероятно, Кеппен в чем-то ошибся, потому что Строев ни в «Каталоге книг гр. Толстова», ни в «Дополнении» ничего не сказал о таком издании; привилегия же к анонимному Апостолу никаких подписей не имеет; о каком издании говорит Кеппен — непонятно. М.А. Максимович вслед за Кеппеном признал существование львовского Апостола и, приняв его дату, отнес анонимное издание к 1576 году. Другие библиографы, отметив, по-видимому, сходство анонимного Апостола с Апостолом 1591 года типографии Мамоничей, отнесли его к Виленским изданиям. Митр. Евгений (Болховитинов) первый отнес анонимное издание Апостола с привилегией к произведениям печати Мстиславца, по всей вероятности исходя из близости дат его изданий с произвольной датой Апостола; впрочем, он настолько поверхностно, даже не упоминая о привилегии касается Апостола, что трудно понять, о каком именно издании он говорит.

Произвольную дату, принятую библиографами, ошибочно ссылавшимися на Кеппена, стали повторять без всякой критики позднейшие библиографы и историки книгопечатания: Ундольский, Каратаев (правда, с оговоркой о сбивчивости библиографических указаний), Миловидов, Владимиров, Булгаков, Абрамович, Ильяшевич, Лаппо, Огиенко. Охотно принял эту дату и А.А. Сидоров. Подчеркнув сходство виленской гравюры ап. Луки с гравюрой московской, он, основываясь на искусствоведческих соображениях, приписал ее Мстиславцу: «Мстиславец вырезал и московского Луку, его же рука видна и в виленской гравюре».

Это сходство гравюр было отмечено и другими историками; признав виленского Луку работой Мстиславца, они с легкостью приписали Мстиславцу и московскую гравюру.

Если согласиться с этими совершенно произвольными суждениями, то следовало бы признать, что Мстиславец за 1575-1576 гг., то есть в течение двух лет, напечатал не два, а четыре крупных издания. Совершенно очевидно, что такую громадную работу он выполнить не мог. Вопрос о месте и времени напечатания обоих анонимных изданий, приписываемых Мстиславцу, остается таким образом неразрешенным; он нами рассмотрен в другой работе, посвященной деятельности типографии Мамоничей второго периода. Что касается времени выхода Псалтыри Мстиславца, то оно может быть определено сопоставлением следующих дат: Евангелие Петр Мстиславец начал печатать 14 мая 1574 г. и закончил 30 марта 1575 г. Если принять за дату выхода Псалтыри 16 января 1575 г. (когда она начала печататься — неизвестно), то получится, что в 1574 г. только что основанная типография одновременно печатала два больших издания; это, конечно, маловероятно. Отсюда следует, что Псалтырь должна быть отнесена к 1576 г.

MaxBooks.Ru 2007-2023