Золотой век гравюры на металле
К концу XVI столетия репродукционная гравюра на металле достигает высокого совершенства. Ее золотым веком станет XVIIв. Жестковатая графичность более ранних гравюр постепенно сменяется без потери четкости формы, богатой пластичностью, плавной и сочной светотенью. Обогащается сама техника гравирования, разнообразнее и тоньше становятся ее приемы. Почти равномерный по толщине штрих вытесняется упруго и плавно утолщающимся и вновь сходящим на нет к концу. Штрихи изгибаются по форме, выявляя ее выпуклости и впадины. В густых тенях параллельная штриховка сменяется перекрестной. Такая техника разрабатывалась К.Кортом, начинавшим свой путь у И. Кока в Амстердаме, а потом работавшим в Италии. Вслед за ним ее освоили Агостино Карраччи в Италии (один из основателей Болонской Академии) и Г. Гольциус в Нидерландах. Оба они гравировали как по чужим, так и по своим собственным оригиналам
Гравюрная техника Гольциуса отразилась и в строгости его виртуозных рисунков пером — в частности, более чем двухметровой композиции на грунтованном холсте, изображающей в типично маньеристических приемах Вакха, Венеру и Цереру.
Еще подвижнее, богаче и живописнее становится фактура больших по размеру гравюр с картин Рубенса, исполнявшихся в мастерской, устроенной в 1620 г. самим художником. Мастер внима-тельно следил за работой граверов, корректируя пером и кистью подготовленные для перевода на доску рисунки, а затем — пробные оттиски. Его интересовали передача эффектов освещения, текучая светотень, контрасты бархатистой черноты и сияющих бликов. Своих, пусть поначалу менее искусных, но точно исполняющих его указания учеников Рубенс предпочитал знаменитым мастерам, «поступающим, как им заблагорассудится». В результате такой методы эти ученики превращались в блестящих граверов-репродукционистов, а мастерская Рубенса положила начало новому этапу европейской гравюры. Чисто живописная экспрессия рубенсовского барокко, фактурное богатство сверкающего металла, пышных складок шелка и бархата, пружинная напряженность мускулов и мягкость меха виртуозно переводились резцом в мерцающую, вибрирующую сеть упругих, разнообразных штрихов. Как живопись, которую они передавали, гравюры были патетичны, зрелищны, темпераментны, и притом тщательно отделаны и закончены до мельчайших деталей. Лучше других воспроизводили дух Рубенса листы Л. Ворстермана.
Важной вехой в истории барочной гравюры стала выполненная теми же мастерами «Иконография» — серия портретов по артистически-изящным рисункам А. Ван Дейка. Среди сотни ее персонажей, наряду с изображениями власть имущих, были и портреты художников — Рубенса, самого Ван Дейка и др., а также и граверов, участвовавших в создании серии. 18 листов сам автор исполнил на досках офортной иглой, в подвижной, легкой, импровизационной манере. Но таковы лишь драгоценные пробные оттиски: потом доски дорабатывал резцом профессиональный гравер, доводя их до привычной в то время степени насыщенности, контрастности и законченности.
Портретная гравюра резцом переживает в XVII в. расцвет и во Франции. Возвышенная парадность сочетается в ней с зоркостью взгляда, конкретной точностью сдержанных характеристик. Лучшие мастера — классически ясный, лаконичный К. Меллан, более живописно-пышный Р. Нантейль гравировали как с чужих оригиналов, так и по своим собственным рисункам с натуры. «Меллан строит свои резцовые портреты как строго рациональную структуру: редкие параллельные линии, почти без перекрещивания — чистая формула графичности, как бы воплощение картезианской логики», — отмечает исследователь. Графическая поверхность Нантейля сложнее, изощреннее. Лишенная красок гравюра способна все же передать впечатление живописного богатства. Оно создается подвижностью мягкой светотени в лепке лица и складок, а еще более — богатством фактуры, виртуозно передающей поверхности драгоценных тканей и кружев, упругую пышность париков, наконец, разнообразием и сложностью обработки всей поверхности гравюрной доски.
Богатство техники все больше ставится на службу не специфически гравюрной выразительности, а почти факсимильному воссозданию эффектов живописи. Торжественную парадность гравюры усиливает и ее обрамление, гравируемое с почти иллюзорной рельефностью. Как правило, погрудный портрет заключался в овальный медальон, широкая, выпуклая рама которого опиралась на архитектурно разработанное основание. И рама, и этот подиум обычно несли на себе сопровождающие изображение прославляющие тексты. По контрасту такое архитектурно-пластическое построение, занимающее значительную часть плоскости листа, оттеняет пространственность самого, погруженного в глубокую раму портрета и отдаляет портретируемого от зрителя, подчеркивая дистанцию. Такой медальонный тип обрамления перейдет и в портретную гравюру следующего, XVIII столетия. Репродукционная гравюра была главным распространителем художественных идей и образов в эпоху, когда большинство подлинников было скрыто в малодоступных зрителям коллекциях. Постепенное осознание этой ее культурной роли дает ей некоторое обратное влияние на пути самостоятельного художественного творчества. Иные произведения живописи создавались в XVIII в. с прямой установкой на их тиражирование и широкое распространение в гравюре. Таковы серии небольших нравственно-сатирических картин англичанина У. Хогарта, которые он сам сравнивал с театральной пантомимой.
В самом деле, художник от сцены к сцене ведет подробный рассказ, наглядно воплощая эпизод за эпизодом в тщательно проработанных мизансценах и множестве «говорящих» подробностей. Таковы серии «Карьера проститутки» (6 картин, 1730—1731, гравированы в 1732 г.), «Карьера мота» (8 картин, 1732—1735, гравированы в 1735 г.), «Модный брак» (1743—1745) и т.п. Повествование, развернутое во времени, диктовало серийность продолжающих одна другую картин, а их назидательность, моральный пафос предполагали обращение к достаточно обширной аудитории. И оба эти обстоятельства настоятельно требовали перевода хогартовских серий в гравюру. В одних случаях гравюры эти выполнялись самим художником, в других — он заказывал их на стороне: принципиального значения это в данном случае не имело. Важна была не авторская рука, а наглядность рассказа, фактурной изысканностью Хогарт пренебрегал.